Выстоять. Буря над Тереком - Страница 44

— Тогда вот что мне скажи, — глядя прямо ему в глаза, спрашиваю я. — Почему вы только тренируетесь? Весь ЦСН ваш, в полном составе, ДШБ этот местный… И ведь он не единственный, так? Почему на Терском Фронте гибнут сопливые мальчишки, по сравнению с которыми я — просто машина для убийства? А вы, способные меня сломать пополам чуть ли не двумя пальцами, прошедшие Крым, Украину, Дагестан… Где вы там еще повоевать успели?! Почему вы тут, в тылу?! Почему?!!!

Он долго молчит. Желваки зло гуляют под кожей. Потом твердо глядит на меня и отвечает:

— Запомни, лейтенант, я тебе ничего не говорил. Ты — ничего не слышал. То, что там у вас происходит, — не просто так. Очень скоро все изменится, изменится очень круто. И пока еще есть время, мы готовимся к этим изменениям сами и готовим всех, кого можем, на кого хватает сил: десантники, горно-штурмовые части, армейские разведроты и разведбаты… Даже ты готовишь, хотя и не понимаешь зачем. Продолжай готовиться сам и готовить людей. И жди. Понял?

Его слова и интонации настолько напомнили мне Батю из недавнего сна, что я просто не нашелся, что ответить. Только молча кивнул и, попрощавшись, поехал отдыхать. Завтра у нас с парнями из ОРСН было занятие по захвату и удержанию плацдарма.

На тренировки с «Вымпелами» мы больше не ходили, но зато начали гонять своих подопечных из ОРСН с удвоенным усердием. Бойцы роты и так на слабость нагрузок не жаловались, а теперь так просто на четвереньках с тренировок уползали. Но зато и Григорьев, и Стеценко были результатами очень довольны. А в самом конце ноября в Управлении приключился маленький переполох: пришли наши наградные листы и ордена из Ханкалы, подписанные и утвержденные. Хотя мы и не были постоянными сотрудниками Управления, но все же были к нему прикомандированы, поэтому награждение сделали торжественным, в большом актовом зале Управления: проводил его лично начальник, генерал-майор Стеценко. В тот день отменили тренировки, и в актовом зале собралась вся рота специального назначения и еще много разного народа. Нас с Толей посадили в первом ряду, чтобы мы смогли быстро выйти на сцену, когда объявят наши фамилии.

Первым вызвали Курсанта. Он четко и без запинки доложился (еще бы, вчера весь вечер под моим руководством по комнате маршировал под хихиканье сестер). Стеценко почти не заглядывая в бумажку объявил, что за мужество и беспримерный героизм, проявленные в боях с врагами Республики, а также за прочие военные заслуги сержант СБ Коломийцев награждается орденом «Святого Георгия Победоносца» третьей степени. С этими словами он приколол к Толиной куртке красивый белый эмалевый крест на полосатой черно-оранжевой колодке. Круглый медальон в центре креста, в котором был изображен бьющий копьем дракона всадник, был темно-бронзового цвета. У «Георгия» второй степени он — серебряный, у первой — золотой. Толя пожал генералу руку, четко повернулся к залу и вскинул ладонь к обрезу берета:

— Служу Республике!

Когда аплодисменты стихли и Толя вернулся на свое место, вызвали меня. Сначала генерал слово в слово повторил все то, что говорил Анатолию, повесил награду мне на грудь, и я уже было собрался громко сообщить, что тоже служу Республике, но меня остановил второй лист бумаги в руках генерала.

— Это еще не все, товарищ лейтенант, — генерал мельком глянул в лист наградного. — Здесь сказано, что некоторое время назад, будучи еще прапорщиком, лейтенант Тюкалов совершил еще один подвиг, за который был представлен к высокой правительственной награде — ордену Мужества.

Представление было утверждено, но по ряду независящих от него причин прапорщик Тюкалов так и не смог получить заслуженную награду. К сожалению, тут сказано, что дата и точные обстоятельства подвига засекречены, но, думаю, вы, товарищ лейтенант, и так прекрасно знаете, за что именно были награждены, а мы просто порадуемся за то, что в наших рядах служат подобные вам герои. Поздравляю вас!

И рядом с «Георгием» он приколол на мою куртку еще и крест Ордена Мужества. Елки-палки, а вот это-то они каким образом крутанули? Хотя орден-то мне на самом деле тогда дали, пусть и посмертно. Да уж, блин, вполне уважительная причина, по которой я не смог его сам получить! Документы на него в Ханкалу приходили. А теперь, как говорится, награда нашла героя. А чтобы лишних вопросов у людей не возникало, все обстоятельства, не мудрствуя лукаво, просто объявили секретными. Нет, приятно, конечно, но только за какие такие заслуги? Неужели за сумку с документами? А что — возможно! А как же тогда Толя? Что, как молодого решили «прокатить»? Жаль, если так, но — бывает. Хотя, если его внимание на этом не заострять, то он и не заметит. Он, вон, и из-за «Георгия»-то сверкает, будто начищенный самовар.

В свою очередь, пожав генералу руку и гаркнув: «Служу Республике!» — я вернулся на свое место.

М-да, если честно, то не думал я, что все так кончится. Нет, поначалу все было отлично: мы с Толей, слегка обмыв награды в небольшой шашлычке в Нахичевани, вернулись домой чуть позже Али и Лидии Васильевны. В первый момент ордена вызвали ту реакцию, на которую мы и рассчитывали: восхищенные охи-ахи, писк-визг, все — как положено. А вот потом Толина мама, женщина далеко не глупая, внезапно вспомнила, за что на Терском Фронте могут наградить таким орденом, а еще — наше дружное вранье про «тихую спокойную службу». И понеслась… Как там в песне?

Ревела буря, гром гремел,
Во мраке молнии блистали…

Ну, Лидия Васильевна не ревела, она просто очень громко кричала, гремела мебель, которую опрокидывал Толик, бегом спасаясь от превратившейся в фурию мамы. А блистали вовсе не молнии, а ярко-синяя женская резиновая галоша, намертво зажатая в кулаке. Этой самой галошей Лидия Васильевна и лупцевала любимого сына по тем местам, до которых могла дотянуться. Да уж, все было бы страшно, если б не было так смешно: Толя носился кругами по комнате, аккуратно, чтобы не зацепить ненароком мать, отмахивался руками и причитал на бегу: